Everything's tender and nothing hurts
23.08.2011 в 17:10
Пишет шлимазл:Название: Two little boys
Авторы: шлимазл и капитан пиявка
Пейринг: FassAvoy
Рейтинг: PG-13
Жанр: angst
Размер: ~5500 слов
Дисклеймер: ни на что не претендуем
Саммари: Джеймс Макэвой неправильно расставляет приоритеты.
От шлимазла: Текст и плохой перевод песни в эпиграфе. Ее же пели Джеймс и Майкл на вот этом видео.
Идея принадлежит юзеру капитан пиявка, и без нее я бы никогда не написала ангст. Хотя я все еще не уверена, что это ангст вообще.
+++- Джеймс, у тебя есть обязанности.
Макэвой расстегнул верхние пуговицы рубашки и почесал вспотевшую шею. Погода в Англии, как всегда, не оправдывала ожиданий – яркое голубое небо, греющее солнце, градусов семьдесят семь, самое время собрать корзинку со всякими вкусностями, достать старый, пахнущий средством от моли, плед и отправиться в Гайд парк на пикник. И шорты, шорты надеть. И футболку какую-нибудь. С надписью «Лучший папа в мире», чтобы слюни Брэндона выглядели на ней особенно убедительно.
Вместо этого он торчит у черного входа киностудии «Ливстен», Хартфордшир, тридцать километров от Лондона. Одно развлечение – тут снимали «Гарри Поттера», и остался кое-какой реквизит, так что Вон расхаживал по площадке в мантии волшебника и махал палочкой (он утверждал, что это палочка Волдеморта, и называл себя самым могущественным волшебником современности, пока Фассбендер не нарисовал себе молнию на лбу и не убил Мэттью Авадой Кедаврой).
По сюжету у них была то ли поздняя весна, то ли ранняя осень, то ли нормальное английское лето, и Чарльзу было положено носить шерстяные брюки, хлопковую рубашку и мягкий кардиган из хлопка, вискозы, ангоры и еще какой-то чертовщины, как он прочитал на ярлычке. Для семидесяти семи градусов это одеяние было пыточным скафандром. Хотя в помещении работали кондиционеры, но курить Мэттью выгонял всех на улицу.
А разговаривать с женой без никотиновой поддержки Джеймс в последнее время не мог.
- У тебя есть обязанности. И в соответствии с этими обязанностями ты должен расставлять приоритеты.
Ну почему, почему она не могла сразу наорать на него, не выстраивая гладких предложений и не подбирая аккуратных слов? Макэвою гораздо легче было бы принять: «Я ненавижу тебя! Ненавижу твою работу! Бездушная скотина!», чем этот треп об обязанностях и приоритетах. Он сам прекрасно был осведомлен о своих обязанностях. Как отец – тем более, как отец месячного малыша – он должен был обеспечивать семью и проявлять заботу. Как муж женщины, с трудом переживающей послеродовую депрессию, он должен был опять-таки обеспечивать семью и, по-хорошему, конечно, находиться рядом и успокаивать супругу. Но Джеймс расставил приоритеты и предпочел свалить хотя бы за тридцать километров, лишь бы не контактировать постоянно с этим комком нервов, истерик и возмущения, в какой превратилась Анн-Мари.
- Я расставил приоритеты, - ответил, наконец, Джеймс, сильно затягиваясь. – Мы же это обсуждали.
Пару мгновений в трубке стояла тишина, и Макэвой знал, что это значило – Анн-Мари обдумывала ответ, который должен был в равной мере поддерживать заданный тон беседы и учитывать прошлые договоренности.
Ведь, в конце концов, именно она настояла на том, чтобы Джеймс принял участие в съемках «Люди Икс: Первый Класс». Хотя он поначалу отказывался – Брэндон должен был вот-вот родиться, предродовая депрессия Анн-Мари по всем признакам собиралась превращаться в послеродовую (существует ли родовая депрессия – несколько часов ужасной боли и экзистенциального кризиса?), и Джеймс, все еще полный восторга в связи с рождением ребенка, готовности стать родителем и прочим, и прочим, настаивал на необходимости отказаться от всех съемок и хотя бы первые три месяца провести в семейном вакууме.
Но «настаивал» - это не то слово, каким описывались действия Макэвоя в семье. Он никогда не настаивал. То есть, настаивал, конечно, но мысленно. И неуверенно. По большей части он предлагал. Выдвигал на рассмотрение. Интересовался. Спрашивал.
Настаивала и решала только Анн-Мари. И месяц назад она решила, что семье нужно много денег, поэтому Джеймс должен сняться в роли Чарльза Ксавье.
А теперь она требовала, чтобы Джеймс бросил все и вернулся домой.
- Я не могу. Я устала. Я не сплю по ночам! Просто не могу уснуть, даже когда Брэндон не плачет. Джеймс, ты мне нужен, - истерические нотки уже давали о себе знать, и Макэвой, поморщившись, вытащил из пачки вторую сигарету. – Я хочу, чтобы ты мне помог.
- Отказавшись от участия в съемках? Уплатив сумасшедшую сумму неустойки? – он раздраженно почиркал зажигалкой. – Да, дорогая, это, безусловно, исправит ситуацию.
- Ты должен что-нибудь сделать!
- Солнышко, я сегодня же вернусь в Лондон. И еще недели две точно там пробуду.
- После съемок – сразу домой, - чуть успокоившись, напомнила Анн-Мари.
- Куда же еще, - угрюмо пробормотал Джеймс.
- Но потом тебе придется уехать в Лос-Анджелес? – спросила жена, прекрасно зная ответ. Джеймс прикрыл глаза. Ему не хотелось отвечать, не хотелось попадаться в эти неаккуратно расставленные сети. Как только он скажет: «Да», Анн-Мари сядет на своего любимого конька и закатит истерику.
В спину ткнулась открывшаяся дверь, Фассбендер вполголоса извинился и встал рядом, похлопывая себя по карманам.
- Зажигалка? – одними губами спросил он. Джеймс кивнул и протянул желтый кусок дешевой пластмассы. – Спасибо, - улыбнулся Майкл.
- Джеймс? Джеймс, почему ты молчишь? – требовательно напомнила о себе Анн-Мари.
- Тут подошел Майкл, - сказал в трубку Джеймс. – Майкл Фассбендер. Так что я тебе перезвоню.
- Ты никогда не перезваниваешь!
- В этот раз перезвоню. Пока, дорогая. Поцелуй малыша за меня.
- «В этот раз перезвоню», - передразнил Фассбендер. – Жена?
- Кто еще, - огрызнулся Джеймс.
- Я слышал, у тебя недавно родился сын. Тяжело, а? – лениво поинтересовался Майкл.
Макэвой повернул голову и оглядел Фассбендера. Тому тоже явно было жарко – плотные брюки и черная водолазка не соответствовали погоде так же, как и наряд Джеймса, но покурить на улицу он выходил чаще остальных членов съемочной группы. И сомнительно было, что потребность в никотине у Фассбендера была вызвана какими-то проблемами – Джеймс едва ли не впервые встретил настолько жизнерадостного человека. На каждую реплику у Майкла находился шутливый ответ, для каждого собеседника – ласковая улыбка.
- Да так. Нормально. Справляемся, - нехотя ответил он, сминая фильтр сигареты. Фассбендер был последним человеком из его окружения, с которым можно было бы делиться проблемами отцовства – жизнь Майкла, как успел заметить Джеймс, состояла из встреч с друзьями, вечеринок, красивых девушек и болезненного похмелья по утрам, с которым, впрочем, Фассбендер мужественно справлялся, раздаривая улыбки и комплименты с удвоенной силой. Как ему понять природу женских истерик, страх сделать что-то не так с ребенком, не оправдать надежды и – о, да, особенно – неправильно расставить приоритеты.
- Не представляю себя отцом, - улыбнулся Майкл, отвечая ходу его мыслей. – Но ты молодец, держишься вроде. Это ведь твой первый ребенок?
- Первый.
- Страшно, наверняка, - Фассбендер смешно сморщил свой длинный нос. – Ответственность такая. И жена, - он кивнул на руку Макэвоя, в которой тот сжимал мобильный телефон, - жена жизнь не облегчает.
- Ну, - Макэвой замялся, внезапно поймав себя на готовности выложить Майклу все прямо сейчас – и о депрессиях Анн-Мари, и об ответственности, и о съемках, и о том, как тяжело возвращаться домой, зная, что там не ждет ничего, кроме очередных наставлений и упреков. – Ей тоже тяжело, - увильнул он. – Тяжелее, чем мне.
- Женщины, - вздохнул Фассбендер, выбрасывая окурок. – Оставим им их женские дела, - он открыл дверь, - и пойдем вершить судьбы человечества, друг мой.
Майкл ему нравился. Мэттью называл это химией, Ник Холт назвал это латентным гомосексуализмом, Джеймс называл это нормальными отношениями между партнерами по фильму. И хотя Вон что-то рьяно доказывал, у них не установилось никакой «ниточки, связывающей сердца», не получилось стать «продолжением друг друга» и уж совсем не выходило выглядеть «будто прямо сейчас готовы умереть друг за друга». У Чарльза и Эрика это получалось, и иногда, просматривая только отснятые сцены на маленьком экране камеры, чтобы отметить недочеты и промахи, Джеймс долго искал себя в кадре, но находил только Ксавье, всецело поглощенного своим Леншерром. К счастью, не только Джеймс в реальной жизни ничуть не тянул на Чарльза, но и Майкл был далек от Эрика на столько, на сколько это вообще возможно. В отличие от сдержанного и устремленного к своей единственной цели Леншерра, Майкл легко делился всем, что у него было, много говорил, шумел и смеялся, его телефон беспрестанно звонил и вибрировал – его куда-то звали, откуда-то передавали приветы, о чем-то напоминали и чего-то просили.
Джеймса эта нескончаемая череда звонков доконала бы, но Майкл не прекращал улыбаться, радовался каждому сообщению, как будто ему постоянно приходили извещения о выигрыше в лотерее.
Тем не менее, Фассбендер не был холериком – тогда бы уж Макэвой точно его не вынес – и даже заходясь в полуистерическом хохоте, он умудрялся казаться спокойным и уравновешенным. Его улыбки – хоть сейчас на рекламу стоматологической клиники – были теплыми и ласковыми. Он предлагал свою помощь даже не словами, а всей своей мимикой и пластикой, но так ненавязчиво и легко, что однажды Джеймс все-таки попался. Он не мог не попасться.
- Опять спешишь домой? - спросил Майкл, прислонившись к стене и наблюдая, как Джеймс застегивает рубашку. Они уже вернулись в Лондон, и до дома Джеймса было всего двадцать минут на такси, и – самое ужасное – Анн-Мари прекрасно знала, сколько времени занимает дорога, поэтому опаздывать было нельзя совершенно.
- Сын, - с усталой улыбкой напомнил Джеймс.
- Сын, да, - кивнул Фассбендер. – Но, может, посидим полчасика? Тут за углом есть хороший бар.
Джеймсу вдруг вспомнился персонаж Джерома К. Джерома – Харрис. Тот всегда знал хороший бар за углом, и его друзья шутили, что он найдет такой угол и местечко за ним даже когда попадет в рай. Именно таким и был Майкл.
- Не убьет же тебя жена за небольшую задержку, - усмехнулся Фассбендер. Джеймс точно знал, что убьет. И с особой жестокостью. Но признаваться Майклу в своей семейной несостоятельности ему не хотелось, поэтому нацепив маску главы семейства, которая, Макэвой был уверен, села криво, он хмыкнул:
- Еще бы она попробовала.
Брови Фассбендера чуть удивленно вздрогнули, но он сказал только:
- И правильно. Выпьем пива и поболтаем.
- Выпьем пива и поболтаем, - эхом отозвался Джеймс.
- И тогда она сказала: «Майкл, ну разве ты не настоящий джентльмен!», - Фассбендер коротко рассмеялся и отпил из стакана. Джеймс даже не попытался растянуть рот в улыбке. – Так, Макэвой, - Майкл с громким стуком поставил стакан на столешницу барной стойки. – Это сейчас был момент, когда ты должен гомерически расхохотаться, хлопнуть меня по колену и сказать: «Вот это ты даешь, дружище».
- Дружище, - фыркнул Джеймс.
- Я уже двадцать минут рассказываю тебе веселые истории из цикла «Болтовня для пивных баров», а ты не реагируешь. Давай.
- Что «давай»? Реагировать?
- Нет, рассказывай. Рассказывай что с тобой происходит, из-за чего ты такой унылый и вялый.
- Вторая часть цикла «Болтовня для пивных баров» - задушевные истории?
- Именно. Я весь во внимании. Как говорит Мэттью: «Покажи мне, что кроме него ты никому не веришь, поэтому готов стать матерью ваших детей».
- Он такую чушь иногда несет, - чуть улыбнулся Макэвой. – У меня все нормально.
- Джеймс.
С каждой минутой он все отчетливее понимал, откуда у Майкла столько друзей и почему его мобильный телефон постоянно звонит. Когда они вошли в бар, Фассбендер вытащил мобильный и выключил его, одарив Джеймса извиняющейся улыбкой – мол, я знаю, что это не очень хорошо по отношению к тем десяткам, что будут мне звонить и писать, но что поделать. И Макэвой почувствовал, что ему был приятен этот жест. Ему было приятно, что Фассбендер намеренно отказался от прочих контактов, посвятив себя – хоть на короткое время – Джеймсу целиком.
- Анн-Мари, - со вздохом начал он, - моя жена, она очень устала. Я мало бываю дома и не могу помогать ей с ребенком, а нанимать няню она не хочет. Она отказалась от всех предложений сниматься и решила полностью посвятить себя воспитанию Брэндона, но это оказалось труднее, чем мы предполагали.
- Брэндон – тяжелый ребенок?
- Тяжелый? Ну, он абсолютно нормальный, - поспешил заверить Джеймс. – Ничем не болеет, во всяком случае, так нас заверяют доктора. Это еще одна наша проблема – Анн-Мари очень часто ходит по больницам и частным клиникам, проверяя Брэндона, сверяясь с этим расписанием развития ребенка или как там его. И нервничает из-за каждой мелочи. Но мне кажется, что с ним все нормально.
- «Кажется»? – уточнил Майкл, закуривая. Джеймсу его тон показался несколько обвиняющим.
- Я работаю. И ты сам знаешь, сколько. Сына вижу только по вечерам и выходным, но это был осознанный выбор. Анн-Мари настояла.
- Настояла?
- Ты постоянно будешь вот так переспрашивать? – раздраженно спросил Макэвой, тоже доставая сигареты.
- Я проявляю участие. По-моему, доминирует в вашей семье женщина.
- Ну, нет. Нет, - покачал головой Джеймс. – Вовсе нет.
- Как скажешь, - Фассбендер пожал плечами. – В конце концов, ты работаешь, приносишь в семью туши мамонтов и все такое.
- Да, наверное. Ты знаешь, что долгое время меня называли «мужем той самой Анн-Мари»? – неожиданно для себя самого, сказал Джеймс. Он очень не любил вспоминать об этом периоде своей жизни, который, к слову, еще не окончился – иногда он все еще слышал: «Ну, Джеймс Макэвой. Муж Анн-Мари, помнишь?»
- Могу себе представить, как это ранит твое самолюбие. Но разве это не здорово, иметь такую прекрасную жену?
- Прекрасную, - хмыкнул Джеймс, но тут же одернул себя. – Конечно, прекрасную. Конечно, здорово.
Было совсем не страшно и не обидно рассказывать Фассбендеру о себе, как о муже Анн-Мари, о проблемах в семье и мелких, но раздражающих неурядицах. Майкл не упускал возможности подшутить над Джеймсом, но делал это так мягко и аккуратно, что Джеймс не мог сдержать ответной улыбки.
Прошло около сорока минут, а Макэвой чувствовал себя если не обновленным, то вполне сносно подлатанным. Очень хотелось сказать Фассбендеру спасибо, хотя это бы совсем выбивалось из курса их задушевной мужской беседы в пивном баре.
Но выйдя на улицу и оглядывая дорогу в поисках такси, Джеймс все-таки сказал, как можно более непринужденно и независимо:
- Спасибо, Майкл.
- Я забыл свою визитку личного психолога дома, но мы в любом случае еще увидимся, - Фассбендер хлопнул его по плечу. – Уступаю тебе первое такси. Надеюсь, тебе не сильно влетит дома. Скажи, что мы играли в шахматы.
Когда он вошел в дом, Анн-Мари, держащая на руках плачущего Брэндона, стояла на верхних ступеньках лестницы на второй этаж.
- Где ты был? – с плохо скрываемым раздражением спросила она. Ее нижняя губа подрагивала, и Джеймс знал, что это было признаком не скорых слез, а, скорее, негодования.
- Играл в шахматы, - постарался улыбнуться он, но, еще не договорив до конца фразы, почувствовал, что это была очень плохая идея.
- Прекрасно! – крикнула Анн-Мари и вернулась в спальню. Брэндон продолжал плакать еще минут двадцать.
Иногда Джеймсу казалось, что сын плакал исключительно из-за отчаяния и злости матери.
Они встретились с Майклом еще несколько раз – и после каждого Джеймсу все тяжелее и тяжелее давалось возвращение домой. Брэндон чуть подрос и перестал так часто плакать, но для Анн-Мари это, казалось, не имело особого значения – послеродовая депрессия, по меркам Джеймса, должна была уже закончиться, и то, что происходило с его женой сейчас, вряд ли укладывалось в рамки каких-либо психических расстройств. Майкл, впрочем, говорил, что в этом есть и вина Джеймса. И не малая. Он приглашал его куда-нибудь сходить только раз в неделю, а иногда и реже. Макэвою даже казалось, что Фассбендер начал контролировать, чтобы после съемок он возвращался точно домой и не задерживался по пути. Майкл просил его проявлять больше снисхождения и всегда помнить о том, что сделала для него Анн-Мари – а к тому времени Фассбендер уже во всех подробностях знал историю встречи супругов, лечение Джеймса от алкоголизма и многое, многое другое.
- Попробуй сравнить сложившуюся ситуацию с тем, что было тогда, - говорил Майкл. – Она, как и ты был, в замкнутом круге. И кто, кроме тебя, самого близкого человека, поможет ей выбраться?
Джеймс знал, что это правильно, что так и надо, но еще он знал – а Майкл, конечно, догадывался – что роли спасителя утопающих никогда не было в его репертуаре. И не потому, что он не хотел. Просто не умел. Всего четыре женщины было в его жизни – мать, бабушка, Эмма и Анн-Мари. Первая отправила его жить к своим родителям – пусть это и было правильным решением, единственно верным в сложившейся ситуации, но детская обида за то, что мать оставила рядом с собой сестру, а не его, все еще осталась. Бабушка была самой любимой из четырех. Кто, как не она воспитала Джеймса именно таким, каким он стал, кто заклеивал разбитые коленки, шептал шутливые заклинания над ранками, пек пирожки и целовал на ночь. Эмма бросила его, практически столкнув в пропасть, где Джеймсу не оставалось ничего, кроме как съежиться и начать пить.
И Анн-Мари, которая когда-то – и не так давно! – была его личным ангелом милосердия, теперь медленно подводила его к той же пропасти. И Джеймс покорно шел. Он не мог, просто не мог вести кого-то за собой, прокладывать путь per aspera ad astra. Все что было в его силах – зарабатывать деньги и слушать, что ему говорят.
И Майкл, кажется, прекрасно это понимал.
Что было особенно обидно – Фассбендер, такой веселый и независимый, такой по-настоящему маскулинный, но без перегибов, оказался именно тем, кто узнал все мелочные и некрасивые стороны Джеймса. И – к счастью – именно тем, кто не отвернулся.
Не то чтобы у Макэвоя не было друзей. Но в последнее время с ними совсем не складывалось – Бен был занят в съемках не меньше, если не больше, чем Джеймс, с Томом они поссорились в прошлом году, и, хотя после помирились, общение так и не наладилось, а Джесси окончательно перебрался за океан, и они только изредка созванивались и переписывались.
Поймав себя на том, что он начал мысленно называть Фассбендера своим единственным другом, Макэвой позвонил Камбербэтчу – вялая попытка доказать себе, что он тоже общительная и социальная личность.
- Боже, Джеймс, ты так редко звонишь, что я каждый раз боюсь, что произошло что-то ужасное, - вместо приветствия сказал Бенедикт.
- Нет, все хорошо. Ты как?
- Шерлок, - коротко и устало ответил Бен. – Шерлок, Шерлок, Шерлок. Ты в Лондоне вообще?
- Еще да, но послезавтра в Лос-Анджелес.
- Не успеем встретиться, - вздохнул тот. – Но когда вернешься – позвони. Когда мы в последний раз виделись? В марте? Зимой?
- Ты был на крестинах Брэндона.
- Ах, точно. Как мальчик? Как Анн-Мари?
- Неплохо, - уклончиво ответил Джеймс.
- У тебя всегда все неплохо, Макэвой. А потом ты заявляешься ко мне домой пьяный и плачущий.
- Как будто это часто случалось.
- Чаще, чем ты помнишь, - усмехнулся Бенедикт. – Прости, меня зовет Марк – никогда, кстати, слышишь меня, никогда не работай с Гэттисом! – рядом с Камбербэтчем кто-то засмеялся. – Как вернешься в родную Англию – позвони обязательно, очень хочу тебя увидеть.
- Я тебя тоже, Бен. Я тебя тоже.
- Привет семье!
Он набирал сообщение Джесси («Как жизнь, старина? Скоро окажемся на одном континенте»), когда в поле его зрения появился Майкл. Вот уже неделю, как Фассбендер обращал на него гораздо меньше внимания, чем раньше. Джеймса это задевало, хотя он знал причину – Майкл намекал ему на то, что стоит заняться семьей, а не тратить время в барах с партнерами по съемкам. Но Макэвой с обидой думал, что не он это, в конце концов, начал, и даже чувствовал себя в некотором смысле оскорбленным – оказав поддержку, Фассбендер фактически бросил его одного.
Джесси ответил: «Можешь даже пожить у меня. Но только на время съемок, я знаю твои хитрые методы», и Джеймс улыбнулся – это Спенсер когда-то поселился в его квартире почти без разрешения. Он почувствовал, что не все так плохо и мрачно, но тут позвонила Анн-Мари. Телефон вибрировал в его ладони, на экране мигала фотография жены – еще беременной, довольной и улыбающейся, и Макэвою совершенно не хотелось отвечать. Засунув телефон в карман, он пересек площадку и, подойдя к Майклу, спросил:
- Свободен сегодня?
- Вообще нет, - резковато ответил Фассбендер, но тут же улыбнулся. – Но если ты платишь за выпивку, я пойду за тобой на край света.
К концу съемок баланс между величинами «Семья» и «Майкл Фассбендер» нарушился окончательно. Анн-Мари позвонила Мэттью с просьбой освободить Джеймса от промо-тура. Мэттью отказал, Анн-Мари закатила истерику мужу, утверждая, что тот делает все неправильно, их семья на грани распада, она чувствует себя матерью-одиночкой и не испытывает никакой радости от воспитания сына. Фассбендер знал о Джеймсе столько, что его можно было будить среди ночи и спрашивать об отдельных фактах биографии Макэвоя – ответил бы без запинки. Они перестали договариваться о встречах – просто уходили после съемок вместе, даже не зная точно, куда направляются – в парк, бар, ресторан или неизвестный спальный район. Джеймс перестал отвечать на звонки Анн-Мари, а, возвращаясь домой, молча выслушивал ее упреки, заходил в спальню сына и затем сразу отправлялся спать. В какой-то момент он осознал, что все внимание, которое предназначалось Анн-Мари, и даже всю нежность, которую он хотел дать сыну, он отдавал Майклу. И тот принимал это, чуть хмурясь, напоминая Макэвою, что тот неправильно – опять неправильно! – расставляет приоритеты, но особо не возражал.
Месяц промо-тура они провели, отвлекаясь друг от друга только на сон. Спустя месяцы долгих и очень интимных разговоров темы все еще не были исчерпаны – опыт одного разительно отличался от другого, что влекло за собой не только жаркие споры, но и переоценку собственных мыслей и поступков.
Джеймсу еще никогда и ни с кем не было так интересно и – что было особенно важно в этот период жизни – спокойно. Майкл обладал потрясающим даром успокаивать всех, кто находился рядом. Парой слов, взглядом, пожатием руки и похлопыванием по плечу. Засыпая в своем номере, Джеймс думал, что почти достиг какого-то буддийского просветления, так он был уравновешен и умиротворен.
А потом все кончилось.
И, что не было так неожиданно, кончилось только для Джеймса. Майкл позвонил ему и, сохраняя свой обычный непринужденно-веселый тон, сказал:
- У меня сейчас рейс в Лондон.
- Что? – Джеймс сел в кровати, прижимая к уху телефон и растерянно оглядываясь по сторонам.
- В Лондон. А потом оттуда в Сараево, там сейчас фестиваль, - Фассбендер зевнул – чтобы успеть на самолет пришлось рано встать. – Извини, что толком не попрощался, но вчера мы слишком много выпили, и я забыл.
- Да, много выпили. Забыл, - повторил Джеймс, часто моргая. Если бы он сейчас стоял, то мог бы сказать, что почва уехала из-под ног, но так как он сидел в постели, то казалось, будто из-под него медленно уползал матрас.
- А потом еще куда-нибудь. В Грецию, может. И потом еще. Думаю, до конца года поездить по миру – едва ли не впервые гонорар позволяет.
- Зачем, Майкл?
- Развеяться. Подумать о себе. Увидеть людей – в общем, что там люди говорят, когда собираются в путешествие? – Джеймс хотел сказать: «Подожди, я поеду с тобой», но Фассбендер опередил его: - А ты возвращайся домой. С этим промо-туром и съемками сын без тебя вырастет.
Как всегда он был прав, и Джеймс признавал это с горькой обреченностью. Он всегда старался казаться сознательнее и взрослее рядом с Майклом, но сейчас ему хотелось по-детски разозлиться, обидеться, поехать в аэропорт, догнать Фассбендера, сделать еще миллион глупостей, только бы Майкл не оставлял его одного наедине с обязанностями.
- Я буду звонить, ну, - сказал Майкл, почувствовав напряженное молчание Макэвоя. – Открытки слать. Писать длинные письма. И сбрызгивать их духами, и вкладывать засушенные цветочки, - Джеймс улыбнулся. – Не унывай, Джейми.
В середине августа ему пришла открытка из Боснии и Герцеговины, с видом каких-то руин, а на оборотной стороне заостренными прямыми буквами было написано несколько слов латиницей. Очевидно, это был какой-нибудь сербский или хорватский, и Джеймсу пришлось искать в интернете переводчик, чтобы расшифровать послание Майкла. Оказалось, эта абракадабра значила: «Скучаю по моей сопливой девочке Джейми, надеюсь, она ведет себя хорошо». Это было так глупо и одновременно так трогательно, что Макэвой спрятал открытку на верхней полке платяного шкафа, не зная даже, от кого он ее прячет – от Анн-Мари, которая все равно не поняла бы ни слова, или же от себя самого.
В сентябре Фассбендер прислал фотографию своей окровавленной ноги с подписью: «Дайвинг опасное дело. Встретил какое-то Лох-несское чудовище, ты совсем не следишь за национальными шотландскими монстрами?»
В конце ноября Джеймс, который до сих пор не отвечал на сообщения Майкла, решился позвонить. Он был обижен, расстроен и сам удивлялся, почему это не проходило так долго.
- О, неужели! – закричал в трубку Фассбендер. Вместе с его голосом Макэвой услышал звуки музыки, разговоры и взрывы смеха – это не было удивительно, Майкл, конечно, опять нашел какое-то веселое «местечко за углом», но от этого вдруг стало еще обиднее. Оглядев пустынную и необжитую комнату, он поежился. – Подожди, я выйду на улицу!
Майкл что-то кому-то сказал на неизвестном Джеймсу языке – в сущности, тот даже не представлял, где Фассбендер сейчас находился – затем шум музыки и гомон чуть стихли.
- И долго же ты обижался, - просто сказал Майкл. – Я уже не ждал твоего звонка, моя мелодраматичная героиня. Как дела?
- Замечательно, - сквозь зубы ответил Джеймс.
- Сомнительно. Но папочка скоро приедет. К Рождеству точно буду в Лондоне.
- Я просто позвонил, чтобы удостовериться, что ты не переломал себе все конечности в неизвестной стране с низким уровнем медицинского обслуживания, - он перевел дыхание. – А насчет Рождества – я сам не знаю, буду ли в Лондоне.
Ему так хотелось создать хотя бы видимость занятости и востребованности, но с Майклом такие фокусы, конечно, не проходили.
- Да-да, просмотри еще свой пустой ежедневник. Дома все хорошо?
- У тебя все хорошо? – перебил его Джеймс.
- Да, - чуть удивленно ответил Майкл. – У меня все хорошо. Но…
- Вот и славно, - ответил Макэвой и отключил телефон, не попрощавшись.
Он так и не сказал – хотя даже не уверен был, что собирался – о том, что никакого «дома», где все должно быть хорошо, у него больше не было. Несколько дней назад, взяв с собой немного одежды, он перебрался в небольшой коттеджный поселок в Суррее.
Анн-Мари даже не плакала, когда он уходил.
Брэндон, к счастью, тоже.
Джеймс ждал Майкла. Он не сообщил ему новый адрес, даже не сказал, что вообще переехал, ушел, малодушно сбежал из семьи и из Лондона, но все равно ждал Фассбендера, по-детски надеясь на рождественское чудо и не до конца сознаваясь себе в этом чаянии. Анн-Мари позвонила в обед и говорила ласково и спокойно – впервые за многие месяцы.
- Может быть, ты приедешь хотя бы на несколько часов? Это ведь первое Рождество Брэндона.
Джеймс был готов согласиться, но, прикрыв глаза, вдруг вспомнил о Майкле, с ужасом осознал, что ожидание Фассбендера подпитывалось совершенно неправильными чувствами, и понял, что с такими мыслями домой было возвращаться совершенно нельзя.
- Нет, дорогая, - «дорогая» вышло неудачным, натянутым и почти издевательским, - я хочу побыть один.
- Ну и катись к черту! – выкрикнула Анн-Мари и бросила трубку.
И тогда Джеймс открыл первую бутылку виски.
Он замер на секунду, вглядываясь в бутылочное стекло, припоминая смутно те несколько месяцев страшного запоя, с которым он бы никогда не справился в одиночку. И отчетливо понял, что сейчас ему вовсе не хотелось, чтобы кто-то его вытаскивал. Слишком много всего навалилось, он пропустил первые месяцы жизни сына, разочаровался в собственном браке, болезненно привязался к мужчине.
Попытавшись расставить приоритеты самостоятельно, Джеймс все сделал неправильно.
В жизни Майкла Фассбендера было не так много неловких ситуаций. А тех, в которых он не смог бы посмеяться над самим собой – и того меньше. Но когда он стоял на пороге дома Макэвоя, и снег таял на его одежде и на огромном нелепом медведе, которого он притащил в подарок маленькому Брэндону, он почувствовал себя полнейшим идиотом.
- Джеймс, - срывающимся голосом сказала Анн-Мари – Майкл все не мог перестать на нее пялиться, пытаясь разглядеть деспотичного домашнего тирана, о котором рассказывал Макэвой, - Джеймс здесь больше не живет.
- И давно? – стараясь сохранять спокойствие, хотя хотелось бросить плюшевого медведя и топтать его ногами, спросил Майкл.
- Около месяца.
- Где он сейчас?
Анн-Мари помедлила, закусив губу и напряженно всматриваясь в лицо Фассбендера.
- Ты вернешь его домой? Ты вернешь Джеймса домой? – она расплакалась – не истерично, но как-то обреченно спокойно. – Пожалуйста. Скажи ему, что мы очень его ждем.
- Да, да, - быстро согласился Майкл. – Где он?
Фассбендер всегда подозревал, что что-то подобное может случиться – слишком уж слабохарактерным был Макэвой. Но перед отъездом он нашел Джеймса вполне способным принимать взрослые адекватные решения. Сейчас Майкл с содроганием осознавал, что все эти месяцы именно он, а не Джеймс, принимал взрослые адекватные решения, или наталкивал на них Макэвоя. И стоило Фассбендеру уехать, как тот перестал справляться.
Майкл понимал, что его вины тут не было – во всяком случае, она не была такой уж и большой – что все это было в Джеймсе изначально. Стремление убежать, переложить ответственность на чужие плечи и потом за этими же плечами спрятаться, предоставить другим возможность решать за него. И Фассбендер, не разобравшись сразу, почти с радостью – а он знал за собой такую особенность, пожалеть всех униженных и оскорбленных – взвалил на себя этот тяжкий груз контроля жизни Джеймса.
А потом, не подумав, уехал.
И сейчас, едва сдерживаясь от того, чтобы не подгонять таксиста, который и так ехал так быстро, как это было возможно в снегопад, Майкл поспешно пытался оценить ситуацию и найти правильные слова. Что он скажет Джеймсу? Как убедит его вернуться? В каком состоянии Макэвой вообще сейчас находится? Телефон был, конечно, отключен, и полтора часа пути Майкл изнывал от неизвестности.
Больше половины коттеджей в поселке были не заняты, в нескольких горел яркий свет и гремела музыка, и только в одном освещено было лишь окно на первом этаже. Майклу даже не нужно было сверяться с номером дома – он точно знал, что Джеймс был там.
На звонок долго никто не отвечал, но Фассбендер, приложив ухо к двери, напряженно вслушивался, пока, наконец, не различил звук неуверенных шагов. Замок щелкнул, открываясь, и резко распахнувшаяся дверь чуть не сломала Майклу нос. На пороге, держась за дверной косяк и покачиваясь, стоял Макэвой.
- М-майкл? – облачко теплого воздуха вырвалось изо рта Джеймса. – Майкл! Майкл, ты приехал, Майкл! – он подался вперед и упал бы, если бы Фассбендер не подхватил его.
- О, Джейми, - пропыхтел он, перехватывая Макэвоя и заходя с ним в дом. – Кто-то слишком увлекся, не так ли?
- Ты приехал, - повторил Джеймс, изворачиваясь в его объятьях, чтобы заглянуть в глаза. – Я так ждал, я даже попросил у Отца Рождества, чтобы он привез тебя сюда.
То, что Макэвой был сильно пьян, Майкл понял даже не по стойкому алкогольному запаху, но по тому, какую чушь тот нес.
- В Рождество сбываются все мечты, - фальшиво пропел он, снимая промокшие ботинки и одновременно придерживая шатающегося Джеймса за локоть. – Ты хоть что-нибудь ел?
- Ел? Нет, - Джеймс помотал головой. – Но я могу испечь кексы. Я рассказывал тебе, как работал в пекарне? Майкл, как здорово, - он грузно навалился на Фассбендера, обнимая, - как здорово, что ты приехал, я так устал, я так устал.
- Значит, надо что-нибудь съесть и поспать.
- Не хочу есть, - заупрямился Джеймс.
- Тебе тогда совсем плохо будет.
- Мне уже плохо, Майкл, мне уже. Ты побудешь со мной? Ты совсем вернулся из этого своего?
- Совсем, - Майкл протащил Джеймса до кухни, усадил на стул, а сам заглянул в холодильник. Кроме одинокого пакета молока там ничего не было. – Еда, кажется, отменяется, - сказал он, открывая кухонные шкафчики, в надежде найти хоть какую-нибудь крупу или полуфабрикаты, но ничего не было.
- К черту еду. Ты знаешь, что я ушел из семьи? – Джеймс опустил голову на сложенные руки.
- Знаю. Но мне было бы легче, если бы я узнал это от тебя, а не от твоей жены.
- Ты ездил ко мне домой? – встрепенулся Макэвой. – Ты видел Брэндона?
- Нет, дальше порога меня не пустили.
- Я ужасный отец. Ужасный-ужасный. Это его первое Рождество, а я здесь.
- Поэтому я и приехал, - оставив поиски еды, Майкл пододвинул стул и сел. – Ты должен вернуться домой, Джеймс.
- Ты не знаешь, - покачал головой Макэвой, но Майкл перебил его:
- Нет, знаю. Хватит убегать от проблем. Возьми отпуск и съезди куда-нибудь с семьей. Перестань ныть о том, как много ты упустил, и начни восполнять свои пропуски и исправлять ошибки, - Фассбендер поднялся и, волнуясь, начал ходить по кухне. – Ты лучше меня знаешь о том, какая на тебе лежит ответственность. Да, это очень тяжело. Да, ты многое будешь делать неправильно, но нужно делать хотя бы что-то! Начни с малого, Джеймс. Вернись домой, извинись перед женой, проведи время с сыном. Пошли всех остальных к черту и сконцентрируйся на том, что действительно важно.
Джеймс вдруг вскочил – удивительно резко для того состояния, в котором он находился – и схватил Майкла за руку. Его пальцы вцепились в запястье Фассбендера так сильно, будто он тонул, а Майкл был тем самым чуваком в красных плавках и со спасательным кругом.
- Майкл, - охрипшим голосом произнес Джеймс и покачнулся, делая шаг вперед. – Ты не знаешь. Ты ничего-ничего не знаешь, - зашептал он. – Я так устал. И я так ошибаюсь.
И в следующий момент он потянулся, не отпуская его запястья, ткнулся влажными губами в щеку Фассбендера, а потом обхватил его лицо руками и начал осыпать беспорядочными поцелуями.
- Никто больше, Майкл, - пьяно шептал он, - никто больше не был таким со мной. Никто не помогал и не поддерживал. А ты, потом ты взял и уехал, и я ничего не мог решить, ни с чем не мог справиться. Я так устал, страшно устал. И сделал так много ошибок, - Майкл вдруг понял, что Джеймс плачет.
- Тише, Джейми, - осторожно сказал Фассбендер, отнимая руки Макэвоя от своих щек и чуть отстраняясь. – Все хорошо.
Ни черта не было хорошо, ему хотелось взять Макэвоя за затылок и несколько раз приложить башкой об стол, а потом поставить рядом с холодильником и бить его дверцей, пока вся дурь бы не вылетела из этой вихрастой головы.
Но Майкл понимал, что все эти действия, хоть и принесли бы лично ему облегчение, ситуацию упростить не могли.
- Все хорошо, - Макэвой плакал, прижавшись к его груди, и медленно сползал вниз, так что Фассбендеру пришлось подхватить его, а потом и вовсе взять на руки. – Тебе надо выспаться.
- Майкл, Майкл, Майкл, - бормотал Джеймс, пока они поднимались по лестнице. И когда они вошли в спальню, и Фассбендер положил его на кровать, Макэвой схватил его за руку: - Ты останешься?
Майкл ничего не ответил, но руку не отнял. Джеймс прижался к его ладони щекой, закрыл глаза и почти мгновенно уснул.
Фассбендер еще долго сидел в неудобной позе, с вывернутой рукой, которой боялся даже пошевелить, и разглядывал лицо Макэвоя в темноте комнаты.
Стоять на крыльце было холодно, Джеймс поежился и плотнее запахнул халат, обнимая себя руками. Белизна выпавшего - рождественского - снега заставляла щурить глаза, а тишина - вполне обычная для небольшого коттеджного поселка в Суррее - напряженно вслушиваться, в надежде услышать хоть один звук.
Голова сильно болела, но он почти не обращал на это внимания, пытаясь представить, где сейчас Майкл – особой надежды, что он отправился в магазин не было, но Джеймс позволил себе немного помечтать, представляя, как Фассбендер появится на подъездной дорожке с пакетами продуктов. Долго обманывать себя не получалось, он присел на корточки и зарыл пальцы в снег.
Из далекого прошлого, из времен маленькой католической школы, в которой пахло сыростью, книгами и воском свечей, Джеймс неожиданно вспомнил слова какого-то библейского пророка: «Погонится за любовником своим, но не догонит его, и будет искать его, но не найдет и скажет: пойду я и возвращусь к первому мужу моему, ибо тогда лучше было мне, нежели теперь».
В кармане халата зазвонил телефон, и это была Анн-Мари, и Джеймс больше не собирался тешить себя пустыми надеждами и прятаться за чужими спинами. Нажав на клавишу, он крепко прижал телефон к уху – как будто так его слова приобретали большее значение – и сказал:
- Я скоро буду дома.
Все было хорошо.
URL записиАвторы: шлимазл и капитан пиявка
Пейринг: FassAvoy
Рейтинг: PG-13
Жанр: angst
Размер: ~5500 слов
Дисклеймер: ни на что не претендуем
Саммари: Джеймс Макэвой неправильно расставляет приоритеты.
От шлимазла: Текст и плохой перевод песни в эпиграфе. Ее же пели Джеймс и Майкл на вот этом видео.
Идея принадлежит юзеру капитан пиявка, и без нее я бы никогда не написала ангст. Хотя я все еще не уверена, что это ангст вообще.
Two little boys had two little toys
Each had a wooden horse
Gaily they played each summer's day
Warriors both of course
One little chap then had a mishap
Broke off his horse's head
Wept for his toy then cried with joy
As his young playmate said
Did you think I would leave you crying
When there's room on my horse for two
Climb up here Jack and don't be crying
I can go just as fast with two
When we grow up we'll both be soldiers
And our horses will not be toys
And I wonder if we'll remember
When we were two little boys
Rolf Harris - Two Little Boys
Each had a wooden horse
Gaily they played each summer's day
Warriors both of course
One little chap then had a mishap
Broke off his horse's head
Wept for his toy then cried with joy
As his young playmate said
Did you think I would leave you crying
When there's room on my horse for two
Climb up here Jack and don't be crying
I can go just as fast with two
When we grow up we'll both be soldiers
And our horses will not be toys
And I wonder if we'll remember
When we were two little boys
Rolf Harris - Two Little Boys
+++- Джеймс, у тебя есть обязанности.
Макэвой расстегнул верхние пуговицы рубашки и почесал вспотевшую шею. Погода в Англии, как всегда, не оправдывала ожиданий – яркое голубое небо, греющее солнце, градусов семьдесят семь, самое время собрать корзинку со всякими вкусностями, достать старый, пахнущий средством от моли, плед и отправиться в Гайд парк на пикник. И шорты, шорты надеть. И футболку какую-нибудь. С надписью «Лучший папа в мире», чтобы слюни Брэндона выглядели на ней особенно убедительно.
Вместо этого он торчит у черного входа киностудии «Ливстен», Хартфордшир, тридцать километров от Лондона. Одно развлечение – тут снимали «Гарри Поттера», и остался кое-какой реквизит, так что Вон расхаживал по площадке в мантии волшебника и махал палочкой (он утверждал, что это палочка Волдеморта, и называл себя самым могущественным волшебником современности, пока Фассбендер не нарисовал себе молнию на лбу и не убил Мэттью Авадой Кедаврой).
По сюжету у них была то ли поздняя весна, то ли ранняя осень, то ли нормальное английское лето, и Чарльзу было положено носить шерстяные брюки, хлопковую рубашку и мягкий кардиган из хлопка, вискозы, ангоры и еще какой-то чертовщины, как он прочитал на ярлычке. Для семидесяти семи градусов это одеяние было пыточным скафандром. Хотя в помещении работали кондиционеры, но курить Мэттью выгонял всех на улицу.
А разговаривать с женой без никотиновой поддержки Джеймс в последнее время не мог.
- У тебя есть обязанности. И в соответствии с этими обязанностями ты должен расставлять приоритеты.
Ну почему, почему она не могла сразу наорать на него, не выстраивая гладких предложений и не подбирая аккуратных слов? Макэвою гораздо легче было бы принять: «Я ненавижу тебя! Ненавижу твою работу! Бездушная скотина!», чем этот треп об обязанностях и приоритетах. Он сам прекрасно был осведомлен о своих обязанностях. Как отец – тем более, как отец месячного малыша – он должен был обеспечивать семью и проявлять заботу. Как муж женщины, с трудом переживающей послеродовую депрессию, он должен был опять-таки обеспечивать семью и, по-хорошему, конечно, находиться рядом и успокаивать супругу. Но Джеймс расставил приоритеты и предпочел свалить хотя бы за тридцать километров, лишь бы не контактировать постоянно с этим комком нервов, истерик и возмущения, в какой превратилась Анн-Мари.
- Я расставил приоритеты, - ответил, наконец, Джеймс, сильно затягиваясь. – Мы же это обсуждали.
Пару мгновений в трубке стояла тишина, и Макэвой знал, что это значило – Анн-Мари обдумывала ответ, который должен был в равной мере поддерживать заданный тон беседы и учитывать прошлые договоренности.
Ведь, в конце концов, именно она настояла на том, чтобы Джеймс принял участие в съемках «Люди Икс: Первый Класс». Хотя он поначалу отказывался – Брэндон должен был вот-вот родиться, предродовая депрессия Анн-Мари по всем признакам собиралась превращаться в послеродовую (существует ли родовая депрессия – несколько часов ужасной боли и экзистенциального кризиса?), и Джеймс, все еще полный восторга в связи с рождением ребенка, готовности стать родителем и прочим, и прочим, настаивал на необходимости отказаться от всех съемок и хотя бы первые три месяца провести в семейном вакууме.
Но «настаивал» - это не то слово, каким описывались действия Макэвоя в семье. Он никогда не настаивал. То есть, настаивал, конечно, но мысленно. И неуверенно. По большей части он предлагал. Выдвигал на рассмотрение. Интересовался. Спрашивал.
Настаивала и решала только Анн-Мари. И месяц назад она решила, что семье нужно много денег, поэтому Джеймс должен сняться в роли Чарльза Ксавье.
А теперь она требовала, чтобы Джеймс бросил все и вернулся домой.
- Я не могу. Я устала. Я не сплю по ночам! Просто не могу уснуть, даже когда Брэндон не плачет. Джеймс, ты мне нужен, - истерические нотки уже давали о себе знать, и Макэвой, поморщившись, вытащил из пачки вторую сигарету. – Я хочу, чтобы ты мне помог.
- Отказавшись от участия в съемках? Уплатив сумасшедшую сумму неустойки? – он раздраженно почиркал зажигалкой. – Да, дорогая, это, безусловно, исправит ситуацию.
- Ты должен что-нибудь сделать!
- Солнышко, я сегодня же вернусь в Лондон. И еще недели две точно там пробуду.
- После съемок – сразу домой, - чуть успокоившись, напомнила Анн-Мари.
- Куда же еще, - угрюмо пробормотал Джеймс.
- Но потом тебе придется уехать в Лос-Анджелес? – спросила жена, прекрасно зная ответ. Джеймс прикрыл глаза. Ему не хотелось отвечать, не хотелось попадаться в эти неаккуратно расставленные сети. Как только он скажет: «Да», Анн-Мари сядет на своего любимого конька и закатит истерику.
В спину ткнулась открывшаяся дверь, Фассбендер вполголоса извинился и встал рядом, похлопывая себя по карманам.
- Зажигалка? – одними губами спросил он. Джеймс кивнул и протянул желтый кусок дешевой пластмассы. – Спасибо, - улыбнулся Майкл.
- Джеймс? Джеймс, почему ты молчишь? – требовательно напомнила о себе Анн-Мари.
- Тут подошел Майкл, - сказал в трубку Джеймс. – Майкл Фассбендер. Так что я тебе перезвоню.
- Ты никогда не перезваниваешь!
- В этот раз перезвоню. Пока, дорогая. Поцелуй малыша за меня.
- «В этот раз перезвоню», - передразнил Фассбендер. – Жена?
- Кто еще, - огрызнулся Джеймс.
- Я слышал, у тебя недавно родился сын. Тяжело, а? – лениво поинтересовался Майкл.
Макэвой повернул голову и оглядел Фассбендера. Тому тоже явно было жарко – плотные брюки и черная водолазка не соответствовали погоде так же, как и наряд Джеймса, но покурить на улицу он выходил чаще остальных членов съемочной группы. И сомнительно было, что потребность в никотине у Фассбендера была вызвана какими-то проблемами – Джеймс едва ли не впервые встретил настолько жизнерадостного человека. На каждую реплику у Майкла находился шутливый ответ, для каждого собеседника – ласковая улыбка.
- Да так. Нормально. Справляемся, - нехотя ответил он, сминая фильтр сигареты. Фассбендер был последним человеком из его окружения, с которым можно было бы делиться проблемами отцовства – жизнь Майкла, как успел заметить Джеймс, состояла из встреч с друзьями, вечеринок, красивых девушек и болезненного похмелья по утрам, с которым, впрочем, Фассбендер мужественно справлялся, раздаривая улыбки и комплименты с удвоенной силой. Как ему понять природу женских истерик, страх сделать что-то не так с ребенком, не оправдать надежды и – о, да, особенно – неправильно расставить приоритеты.
- Не представляю себя отцом, - улыбнулся Майкл, отвечая ходу его мыслей. – Но ты молодец, держишься вроде. Это ведь твой первый ребенок?
- Первый.
- Страшно, наверняка, - Фассбендер смешно сморщил свой длинный нос. – Ответственность такая. И жена, - он кивнул на руку Макэвоя, в которой тот сжимал мобильный телефон, - жена жизнь не облегчает.
- Ну, - Макэвой замялся, внезапно поймав себя на готовности выложить Майклу все прямо сейчас – и о депрессиях Анн-Мари, и об ответственности, и о съемках, и о том, как тяжело возвращаться домой, зная, что там не ждет ничего, кроме очередных наставлений и упреков. – Ей тоже тяжело, - увильнул он. – Тяжелее, чем мне.
- Женщины, - вздохнул Фассбендер, выбрасывая окурок. – Оставим им их женские дела, - он открыл дверь, - и пойдем вершить судьбы человечества, друг мой.
Майкл ему нравился. Мэттью называл это химией, Ник Холт назвал это латентным гомосексуализмом, Джеймс называл это нормальными отношениями между партнерами по фильму. И хотя Вон что-то рьяно доказывал, у них не установилось никакой «ниточки, связывающей сердца», не получилось стать «продолжением друг друга» и уж совсем не выходило выглядеть «будто прямо сейчас готовы умереть друг за друга». У Чарльза и Эрика это получалось, и иногда, просматривая только отснятые сцены на маленьком экране камеры, чтобы отметить недочеты и промахи, Джеймс долго искал себя в кадре, но находил только Ксавье, всецело поглощенного своим Леншерром. К счастью, не только Джеймс в реальной жизни ничуть не тянул на Чарльза, но и Майкл был далек от Эрика на столько, на сколько это вообще возможно. В отличие от сдержанного и устремленного к своей единственной цели Леншерра, Майкл легко делился всем, что у него было, много говорил, шумел и смеялся, его телефон беспрестанно звонил и вибрировал – его куда-то звали, откуда-то передавали приветы, о чем-то напоминали и чего-то просили.
Джеймса эта нескончаемая череда звонков доконала бы, но Майкл не прекращал улыбаться, радовался каждому сообщению, как будто ему постоянно приходили извещения о выигрыше в лотерее.
Тем не менее, Фассбендер не был холериком – тогда бы уж Макэвой точно его не вынес – и даже заходясь в полуистерическом хохоте, он умудрялся казаться спокойным и уравновешенным. Его улыбки – хоть сейчас на рекламу стоматологической клиники – были теплыми и ласковыми. Он предлагал свою помощь даже не словами, а всей своей мимикой и пластикой, но так ненавязчиво и легко, что однажды Джеймс все-таки попался. Он не мог не попасться.
- Опять спешишь домой? - спросил Майкл, прислонившись к стене и наблюдая, как Джеймс застегивает рубашку. Они уже вернулись в Лондон, и до дома Джеймса было всего двадцать минут на такси, и – самое ужасное – Анн-Мари прекрасно знала, сколько времени занимает дорога, поэтому опаздывать было нельзя совершенно.
- Сын, - с усталой улыбкой напомнил Джеймс.
- Сын, да, - кивнул Фассбендер. – Но, может, посидим полчасика? Тут за углом есть хороший бар.
Джеймсу вдруг вспомнился персонаж Джерома К. Джерома – Харрис. Тот всегда знал хороший бар за углом, и его друзья шутили, что он найдет такой угол и местечко за ним даже когда попадет в рай. Именно таким и был Майкл.
- Не убьет же тебя жена за небольшую задержку, - усмехнулся Фассбендер. Джеймс точно знал, что убьет. И с особой жестокостью. Но признаваться Майклу в своей семейной несостоятельности ему не хотелось, поэтому нацепив маску главы семейства, которая, Макэвой был уверен, села криво, он хмыкнул:
- Еще бы она попробовала.
Брови Фассбендера чуть удивленно вздрогнули, но он сказал только:
- И правильно. Выпьем пива и поболтаем.
- Выпьем пива и поболтаем, - эхом отозвался Джеймс.
- И тогда она сказала: «Майкл, ну разве ты не настоящий джентльмен!», - Фассбендер коротко рассмеялся и отпил из стакана. Джеймс даже не попытался растянуть рот в улыбке. – Так, Макэвой, - Майкл с громким стуком поставил стакан на столешницу барной стойки. – Это сейчас был момент, когда ты должен гомерически расхохотаться, хлопнуть меня по колену и сказать: «Вот это ты даешь, дружище».
- Дружище, - фыркнул Джеймс.
- Я уже двадцать минут рассказываю тебе веселые истории из цикла «Болтовня для пивных баров», а ты не реагируешь. Давай.
- Что «давай»? Реагировать?
- Нет, рассказывай. Рассказывай что с тобой происходит, из-за чего ты такой унылый и вялый.
- Вторая часть цикла «Болтовня для пивных баров» - задушевные истории?
- Именно. Я весь во внимании. Как говорит Мэттью: «Покажи мне, что кроме него ты никому не веришь, поэтому готов стать матерью ваших детей».
- Он такую чушь иногда несет, - чуть улыбнулся Макэвой. – У меня все нормально.
- Джеймс.
С каждой минутой он все отчетливее понимал, откуда у Майкла столько друзей и почему его мобильный телефон постоянно звонит. Когда они вошли в бар, Фассбендер вытащил мобильный и выключил его, одарив Джеймса извиняющейся улыбкой – мол, я знаю, что это не очень хорошо по отношению к тем десяткам, что будут мне звонить и писать, но что поделать. И Макэвой почувствовал, что ему был приятен этот жест. Ему было приятно, что Фассбендер намеренно отказался от прочих контактов, посвятив себя – хоть на короткое время – Джеймсу целиком.
- Анн-Мари, - со вздохом начал он, - моя жена, она очень устала. Я мало бываю дома и не могу помогать ей с ребенком, а нанимать няню она не хочет. Она отказалась от всех предложений сниматься и решила полностью посвятить себя воспитанию Брэндона, но это оказалось труднее, чем мы предполагали.
- Брэндон – тяжелый ребенок?
- Тяжелый? Ну, он абсолютно нормальный, - поспешил заверить Джеймс. – Ничем не болеет, во всяком случае, так нас заверяют доктора. Это еще одна наша проблема – Анн-Мари очень часто ходит по больницам и частным клиникам, проверяя Брэндона, сверяясь с этим расписанием развития ребенка или как там его. И нервничает из-за каждой мелочи. Но мне кажется, что с ним все нормально.
- «Кажется»? – уточнил Майкл, закуривая. Джеймсу его тон показался несколько обвиняющим.
- Я работаю. И ты сам знаешь, сколько. Сына вижу только по вечерам и выходным, но это был осознанный выбор. Анн-Мари настояла.
- Настояла?
- Ты постоянно будешь вот так переспрашивать? – раздраженно спросил Макэвой, тоже доставая сигареты.
- Я проявляю участие. По-моему, доминирует в вашей семье женщина.
- Ну, нет. Нет, - покачал головой Джеймс. – Вовсе нет.
- Как скажешь, - Фассбендер пожал плечами. – В конце концов, ты работаешь, приносишь в семью туши мамонтов и все такое.
- Да, наверное. Ты знаешь, что долгое время меня называли «мужем той самой Анн-Мари»? – неожиданно для себя самого, сказал Джеймс. Он очень не любил вспоминать об этом периоде своей жизни, который, к слову, еще не окончился – иногда он все еще слышал: «Ну, Джеймс Макэвой. Муж Анн-Мари, помнишь?»
- Могу себе представить, как это ранит твое самолюбие. Но разве это не здорово, иметь такую прекрасную жену?
- Прекрасную, - хмыкнул Джеймс, но тут же одернул себя. – Конечно, прекрасную. Конечно, здорово.
Было совсем не страшно и не обидно рассказывать Фассбендеру о себе, как о муже Анн-Мари, о проблемах в семье и мелких, но раздражающих неурядицах. Майкл не упускал возможности подшутить над Джеймсом, но делал это так мягко и аккуратно, что Джеймс не мог сдержать ответной улыбки.
Прошло около сорока минут, а Макэвой чувствовал себя если не обновленным, то вполне сносно подлатанным. Очень хотелось сказать Фассбендеру спасибо, хотя это бы совсем выбивалось из курса их задушевной мужской беседы в пивном баре.
Но выйдя на улицу и оглядывая дорогу в поисках такси, Джеймс все-таки сказал, как можно более непринужденно и независимо:
- Спасибо, Майкл.
- Я забыл свою визитку личного психолога дома, но мы в любом случае еще увидимся, - Фассбендер хлопнул его по плечу. – Уступаю тебе первое такси. Надеюсь, тебе не сильно влетит дома. Скажи, что мы играли в шахматы.
Когда он вошел в дом, Анн-Мари, держащая на руках плачущего Брэндона, стояла на верхних ступеньках лестницы на второй этаж.
- Где ты был? – с плохо скрываемым раздражением спросила она. Ее нижняя губа подрагивала, и Джеймс знал, что это было признаком не скорых слез, а, скорее, негодования.
- Играл в шахматы, - постарался улыбнуться он, но, еще не договорив до конца фразы, почувствовал, что это была очень плохая идея.
- Прекрасно! – крикнула Анн-Мари и вернулась в спальню. Брэндон продолжал плакать еще минут двадцать.
Иногда Джеймсу казалось, что сын плакал исключительно из-за отчаяния и злости матери.
Они встретились с Майклом еще несколько раз – и после каждого Джеймсу все тяжелее и тяжелее давалось возвращение домой. Брэндон чуть подрос и перестал так часто плакать, но для Анн-Мари это, казалось, не имело особого значения – послеродовая депрессия, по меркам Джеймса, должна была уже закончиться, и то, что происходило с его женой сейчас, вряд ли укладывалось в рамки каких-либо психических расстройств. Майкл, впрочем, говорил, что в этом есть и вина Джеймса. И не малая. Он приглашал его куда-нибудь сходить только раз в неделю, а иногда и реже. Макэвою даже казалось, что Фассбендер начал контролировать, чтобы после съемок он возвращался точно домой и не задерживался по пути. Майкл просил его проявлять больше снисхождения и всегда помнить о том, что сделала для него Анн-Мари – а к тому времени Фассбендер уже во всех подробностях знал историю встречи супругов, лечение Джеймса от алкоголизма и многое, многое другое.
- Попробуй сравнить сложившуюся ситуацию с тем, что было тогда, - говорил Майкл. – Она, как и ты был, в замкнутом круге. И кто, кроме тебя, самого близкого человека, поможет ей выбраться?
Джеймс знал, что это правильно, что так и надо, но еще он знал – а Майкл, конечно, догадывался – что роли спасителя утопающих никогда не было в его репертуаре. И не потому, что он не хотел. Просто не умел. Всего четыре женщины было в его жизни – мать, бабушка, Эмма и Анн-Мари. Первая отправила его жить к своим родителям – пусть это и было правильным решением, единственно верным в сложившейся ситуации, но детская обида за то, что мать оставила рядом с собой сестру, а не его, все еще осталась. Бабушка была самой любимой из четырех. Кто, как не она воспитала Джеймса именно таким, каким он стал, кто заклеивал разбитые коленки, шептал шутливые заклинания над ранками, пек пирожки и целовал на ночь. Эмма бросила его, практически столкнув в пропасть, где Джеймсу не оставалось ничего, кроме как съежиться и начать пить.
И Анн-Мари, которая когда-то – и не так давно! – была его личным ангелом милосердия, теперь медленно подводила его к той же пропасти. И Джеймс покорно шел. Он не мог, просто не мог вести кого-то за собой, прокладывать путь per aspera ad astra. Все что было в его силах – зарабатывать деньги и слушать, что ему говорят.
И Майкл, кажется, прекрасно это понимал.
Что было особенно обидно – Фассбендер, такой веселый и независимый, такой по-настоящему маскулинный, но без перегибов, оказался именно тем, кто узнал все мелочные и некрасивые стороны Джеймса. И – к счастью – именно тем, кто не отвернулся.
Не то чтобы у Макэвоя не было друзей. Но в последнее время с ними совсем не складывалось – Бен был занят в съемках не меньше, если не больше, чем Джеймс, с Томом они поссорились в прошлом году, и, хотя после помирились, общение так и не наладилось, а Джесси окончательно перебрался за океан, и они только изредка созванивались и переписывались.
Поймав себя на том, что он начал мысленно называть Фассбендера своим единственным другом, Макэвой позвонил Камбербэтчу – вялая попытка доказать себе, что он тоже общительная и социальная личность.
- Боже, Джеймс, ты так редко звонишь, что я каждый раз боюсь, что произошло что-то ужасное, - вместо приветствия сказал Бенедикт.
- Нет, все хорошо. Ты как?
- Шерлок, - коротко и устало ответил Бен. – Шерлок, Шерлок, Шерлок. Ты в Лондоне вообще?
- Еще да, но послезавтра в Лос-Анджелес.
- Не успеем встретиться, - вздохнул тот. – Но когда вернешься – позвони. Когда мы в последний раз виделись? В марте? Зимой?
- Ты был на крестинах Брэндона.
- Ах, точно. Как мальчик? Как Анн-Мари?
- Неплохо, - уклончиво ответил Джеймс.
- У тебя всегда все неплохо, Макэвой. А потом ты заявляешься ко мне домой пьяный и плачущий.
- Как будто это часто случалось.
- Чаще, чем ты помнишь, - усмехнулся Бенедикт. – Прости, меня зовет Марк – никогда, кстати, слышишь меня, никогда не работай с Гэттисом! – рядом с Камбербэтчем кто-то засмеялся. – Как вернешься в родную Англию – позвони обязательно, очень хочу тебя увидеть.
- Я тебя тоже, Бен. Я тебя тоже.
- Привет семье!
Он набирал сообщение Джесси («Как жизнь, старина? Скоро окажемся на одном континенте»), когда в поле его зрения появился Майкл. Вот уже неделю, как Фассбендер обращал на него гораздо меньше внимания, чем раньше. Джеймса это задевало, хотя он знал причину – Майкл намекал ему на то, что стоит заняться семьей, а не тратить время в барах с партнерами по съемкам. Но Макэвой с обидой думал, что не он это, в конце концов, начал, и даже чувствовал себя в некотором смысле оскорбленным – оказав поддержку, Фассбендер фактически бросил его одного.
Джесси ответил: «Можешь даже пожить у меня. Но только на время съемок, я знаю твои хитрые методы», и Джеймс улыбнулся – это Спенсер когда-то поселился в его квартире почти без разрешения. Он почувствовал, что не все так плохо и мрачно, но тут позвонила Анн-Мари. Телефон вибрировал в его ладони, на экране мигала фотография жены – еще беременной, довольной и улыбающейся, и Макэвою совершенно не хотелось отвечать. Засунув телефон в карман, он пересек площадку и, подойдя к Майклу, спросил:
- Свободен сегодня?
- Вообще нет, - резковато ответил Фассбендер, но тут же улыбнулся. – Но если ты платишь за выпивку, я пойду за тобой на край света.
К концу съемок баланс между величинами «Семья» и «Майкл Фассбендер» нарушился окончательно. Анн-Мари позвонила Мэттью с просьбой освободить Джеймса от промо-тура. Мэттью отказал, Анн-Мари закатила истерику мужу, утверждая, что тот делает все неправильно, их семья на грани распада, она чувствует себя матерью-одиночкой и не испытывает никакой радости от воспитания сына. Фассбендер знал о Джеймсе столько, что его можно было будить среди ночи и спрашивать об отдельных фактах биографии Макэвоя – ответил бы без запинки. Они перестали договариваться о встречах – просто уходили после съемок вместе, даже не зная точно, куда направляются – в парк, бар, ресторан или неизвестный спальный район. Джеймс перестал отвечать на звонки Анн-Мари, а, возвращаясь домой, молча выслушивал ее упреки, заходил в спальню сына и затем сразу отправлялся спать. В какой-то момент он осознал, что все внимание, которое предназначалось Анн-Мари, и даже всю нежность, которую он хотел дать сыну, он отдавал Майклу. И тот принимал это, чуть хмурясь, напоминая Макэвою, что тот неправильно – опять неправильно! – расставляет приоритеты, но особо не возражал.
Месяц промо-тура они провели, отвлекаясь друг от друга только на сон. Спустя месяцы долгих и очень интимных разговоров темы все еще не были исчерпаны – опыт одного разительно отличался от другого, что влекло за собой не только жаркие споры, но и переоценку собственных мыслей и поступков.
Джеймсу еще никогда и ни с кем не было так интересно и – что было особенно важно в этот период жизни – спокойно. Майкл обладал потрясающим даром успокаивать всех, кто находился рядом. Парой слов, взглядом, пожатием руки и похлопыванием по плечу. Засыпая в своем номере, Джеймс думал, что почти достиг какого-то буддийского просветления, так он был уравновешен и умиротворен.
А потом все кончилось.
И, что не было так неожиданно, кончилось только для Джеймса. Майкл позвонил ему и, сохраняя свой обычный непринужденно-веселый тон, сказал:
- У меня сейчас рейс в Лондон.
- Что? – Джеймс сел в кровати, прижимая к уху телефон и растерянно оглядываясь по сторонам.
- В Лондон. А потом оттуда в Сараево, там сейчас фестиваль, - Фассбендер зевнул – чтобы успеть на самолет пришлось рано встать. – Извини, что толком не попрощался, но вчера мы слишком много выпили, и я забыл.
- Да, много выпили. Забыл, - повторил Джеймс, часто моргая. Если бы он сейчас стоял, то мог бы сказать, что почва уехала из-под ног, но так как он сидел в постели, то казалось, будто из-под него медленно уползал матрас.
- А потом еще куда-нибудь. В Грецию, может. И потом еще. Думаю, до конца года поездить по миру – едва ли не впервые гонорар позволяет.
- Зачем, Майкл?
- Развеяться. Подумать о себе. Увидеть людей – в общем, что там люди говорят, когда собираются в путешествие? – Джеймс хотел сказать: «Подожди, я поеду с тобой», но Фассбендер опередил его: - А ты возвращайся домой. С этим промо-туром и съемками сын без тебя вырастет.
Как всегда он был прав, и Джеймс признавал это с горькой обреченностью. Он всегда старался казаться сознательнее и взрослее рядом с Майклом, но сейчас ему хотелось по-детски разозлиться, обидеться, поехать в аэропорт, догнать Фассбендера, сделать еще миллион глупостей, только бы Майкл не оставлял его одного наедине с обязанностями.
- Я буду звонить, ну, - сказал Майкл, почувствовав напряженное молчание Макэвоя. – Открытки слать. Писать длинные письма. И сбрызгивать их духами, и вкладывать засушенные цветочки, - Джеймс улыбнулся. – Не унывай, Джейми.
В середине августа ему пришла открытка из Боснии и Герцеговины, с видом каких-то руин, а на оборотной стороне заостренными прямыми буквами было написано несколько слов латиницей. Очевидно, это был какой-нибудь сербский или хорватский, и Джеймсу пришлось искать в интернете переводчик, чтобы расшифровать послание Майкла. Оказалось, эта абракадабра значила: «Скучаю по моей сопливой девочке Джейми, надеюсь, она ведет себя хорошо». Это было так глупо и одновременно так трогательно, что Макэвой спрятал открытку на верхней полке платяного шкафа, не зная даже, от кого он ее прячет – от Анн-Мари, которая все равно не поняла бы ни слова, или же от себя самого.
В сентябре Фассбендер прислал фотографию своей окровавленной ноги с подписью: «Дайвинг опасное дело. Встретил какое-то Лох-несское чудовище, ты совсем не следишь за национальными шотландскими монстрами?»
В конце ноября Джеймс, который до сих пор не отвечал на сообщения Майкла, решился позвонить. Он был обижен, расстроен и сам удивлялся, почему это не проходило так долго.
- О, неужели! – закричал в трубку Фассбендер. Вместе с его голосом Макэвой услышал звуки музыки, разговоры и взрывы смеха – это не было удивительно, Майкл, конечно, опять нашел какое-то веселое «местечко за углом», но от этого вдруг стало еще обиднее. Оглядев пустынную и необжитую комнату, он поежился. – Подожди, я выйду на улицу!
Майкл что-то кому-то сказал на неизвестном Джеймсу языке – в сущности, тот даже не представлял, где Фассбендер сейчас находился – затем шум музыки и гомон чуть стихли.
- И долго же ты обижался, - просто сказал Майкл. – Я уже не ждал твоего звонка, моя мелодраматичная героиня. Как дела?
- Замечательно, - сквозь зубы ответил Джеймс.
- Сомнительно. Но папочка скоро приедет. К Рождеству точно буду в Лондоне.
- Я просто позвонил, чтобы удостовериться, что ты не переломал себе все конечности в неизвестной стране с низким уровнем медицинского обслуживания, - он перевел дыхание. – А насчет Рождества – я сам не знаю, буду ли в Лондоне.
Ему так хотелось создать хотя бы видимость занятости и востребованности, но с Майклом такие фокусы, конечно, не проходили.
- Да-да, просмотри еще свой пустой ежедневник. Дома все хорошо?
- У тебя все хорошо? – перебил его Джеймс.
- Да, - чуть удивленно ответил Майкл. – У меня все хорошо. Но…
- Вот и славно, - ответил Макэвой и отключил телефон, не попрощавшись.
Он так и не сказал – хотя даже не уверен был, что собирался – о том, что никакого «дома», где все должно быть хорошо, у него больше не было. Несколько дней назад, взяв с собой немного одежды, он перебрался в небольшой коттеджный поселок в Суррее.
Анн-Мари даже не плакала, когда он уходил.
Брэндон, к счастью, тоже.
Джеймс ждал Майкла. Он не сообщил ему новый адрес, даже не сказал, что вообще переехал, ушел, малодушно сбежал из семьи и из Лондона, но все равно ждал Фассбендера, по-детски надеясь на рождественское чудо и не до конца сознаваясь себе в этом чаянии. Анн-Мари позвонила в обед и говорила ласково и спокойно – впервые за многие месяцы.
- Может быть, ты приедешь хотя бы на несколько часов? Это ведь первое Рождество Брэндона.
Джеймс был готов согласиться, но, прикрыв глаза, вдруг вспомнил о Майкле, с ужасом осознал, что ожидание Фассбендера подпитывалось совершенно неправильными чувствами, и понял, что с такими мыслями домой было возвращаться совершенно нельзя.
- Нет, дорогая, - «дорогая» вышло неудачным, натянутым и почти издевательским, - я хочу побыть один.
- Ну и катись к черту! – выкрикнула Анн-Мари и бросила трубку.
И тогда Джеймс открыл первую бутылку виски.
Он замер на секунду, вглядываясь в бутылочное стекло, припоминая смутно те несколько месяцев страшного запоя, с которым он бы никогда не справился в одиночку. И отчетливо понял, что сейчас ему вовсе не хотелось, чтобы кто-то его вытаскивал. Слишком много всего навалилось, он пропустил первые месяцы жизни сына, разочаровался в собственном браке, болезненно привязался к мужчине.
Попытавшись расставить приоритеты самостоятельно, Джеймс все сделал неправильно.
В жизни Майкла Фассбендера было не так много неловких ситуаций. А тех, в которых он не смог бы посмеяться над самим собой – и того меньше. Но когда он стоял на пороге дома Макэвоя, и снег таял на его одежде и на огромном нелепом медведе, которого он притащил в подарок маленькому Брэндону, он почувствовал себя полнейшим идиотом.
- Джеймс, - срывающимся голосом сказала Анн-Мари – Майкл все не мог перестать на нее пялиться, пытаясь разглядеть деспотичного домашнего тирана, о котором рассказывал Макэвой, - Джеймс здесь больше не живет.
- И давно? – стараясь сохранять спокойствие, хотя хотелось бросить плюшевого медведя и топтать его ногами, спросил Майкл.
- Около месяца.
- Где он сейчас?
Анн-Мари помедлила, закусив губу и напряженно всматриваясь в лицо Фассбендера.
- Ты вернешь его домой? Ты вернешь Джеймса домой? – она расплакалась – не истерично, но как-то обреченно спокойно. – Пожалуйста. Скажи ему, что мы очень его ждем.
- Да, да, - быстро согласился Майкл. – Где он?
Фассбендер всегда подозревал, что что-то подобное может случиться – слишком уж слабохарактерным был Макэвой. Но перед отъездом он нашел Джеймса вполне способным принимать взрослые адекватные решения. Сейчас Майкл с содроганием осознавал, что все эти месяцы именно он, а не Джеймс, принимал взрослые адекватные решения, или наталкивал на них Макэвоя. И стоило Фассбендеру уехать, как тот перестал справляться.
Майкл понимал, что его вины тут не было – во всяком случае, она не была такой уж и большой – что все это было в Джеймсе изначально. Стремление убежать, переложить ответственность на чужие плечи и потом за этими же плечами спрятаться, предоставить другим возможность решать за него. И Фассбендер, не разобравшись сразу, почти с радостью – а он знал за собой такую особенность, пожалеть всех униженных и оскорбленных – взвалил на себя этот тяжкий груз контроля жизни Джеймса.
А потом, не подумав, уехал.
И сейчас, едва сдерживаясь от того, чтобы не подгонять таксиста, который и так ехал так быстро, как это было возможно в снегопад, Майкл поспешно пытался оценить ситуацию и найти правильные слова. Что он скажет Джеймсу? Как убедит его вернуться? В каком состоянии Макэвой вообще сейчас находится? Телефон был, конечно, отключен, и полтора часа пути Майкл изнывал от неизвестности.
Больше половины коттеджей в поселке были не заняты, в нескольких горел яркий свет и гремела музыка, и только в одном освещено было лишь окно на первом этаже. Майклу даже не нужно было сверяться с номером дома – он точно знал, что Джеймс был там.
На звонок долго никто не отвечал, но Фассбендер, приложив ухо к двери, напряженно вслушивался, пока, наконец, не различил звук неуверенных шагов. Замок щелкнул, открываясь, и резко распахнувшаяся дверь чуть не сломала Майклу нос. На пороге, держась за дверной косяк и покачиваясь, стоял Макэвой.
- М-майкл? – облачко теплого воздуха вырвалось изо рта Джеймса. – Майкл! Майкл, ты приехал, Майкл! – он подался вперед и упал бы, если бы Фассбендер не подхватил его.
- О, Джейми, - пропыхтел он, перехватывая Макэвоя и заходя с ним в дом. – Кто-то слишком увлекся, не так ли?
- Ты приехал, - повторил Джеймс, изворачиваясь в его объятьях, чтобы заглянуть в глаза. – Я так ждал, я даже попросил у Отца Рождества, чтобы он привез тебя сюда.
То, что Макэвой был сильно пьян, Майкл понял даже не по стойкому алкогольному запаху, но по тому, какую чушь тот нес.
- В Рождество сбываются все мечты, - фальшиво пропел он, снимая промокшие ботинки и одновременно придерживая шатающегося Джеймса за локоть. – Ты хоть что-нибудь ел?
- Ел? Нет, - Джеймс помотал головой. – Но я могу испечь кексы. Я рассказывал тебе, как работал в пекарне? Майкл, как здорово, - он грузно навалился на Фассбендера, обнимая, - как здорово, что ты приехал, я так устал, я так устал.
- Значит, надо что-нибудь съесть и поспать.
- Не хочу есть, - заупрямился Джеймс.
- Тебе тогда совсем плохо будет.
- Мне уже плохо, Майкл, мне уже. Ты побудешь со мной? Ты совсем вернулся из этого своего?
- Совсем, - Майкл протащил Джеймса до кухни, усадил на стул, а сам заглянул в холодильник. Кроме одинокого пакета молока там ничего не было. – Еда, кажется, отменяется, - сказал он, открывая кухонные шкафчики, в надежде найти хоть какую-нибудь крупу или полуфабрикаты, но ничего не было.
- К черту еду. Ты знаешь, что я ушел из семьи? – Джеймс опустил голову на сложенные руки.
- Знаю. Но мне было бы легче, если бы я узнал это от тебя, а не от твоей жены.
- Ты ездил ко мне домой? – встрепенулся Макэвой. – Ты видел Брэндона?
- Нет, дальше порога меня не пустили.
- Я ужасный отец. Ужасный-ужасный. Это его первое Рождество, а я здесь.
- Поэтому я и приехал, - оставив поиски еды, Майкл пододвинул стул и сел. – Ты должен вернуться домой, Джеймс.
- Ты не знаешь, - покачал головой Макэвой, но Майкл перебил его:
- Нет, знаю. Хватит убегать от проблем. Возьми отпуск и съезди куда-нибудь с семьей. Перестань ныть о том, как много ты упустил, и начни восполнять свои пропуски и исправлять ошибки, - Фассбендер поднялся и, волнуясь, начал ходить по кухне. – Ты лучше меня знаешь о том, какая на тебе лежит ответственность. Да, это очень тяжело. Да, ты многое будешь делать неправильно, но нужно делать хотя бы что-то! Начни с малого, Джеймс. Вернись домой, извинись перед женой, проведи время с сыном. Пошли всех остальных к черту и сконцентрируйся на том, что действительно важно.
Джеймс вдруг вскочил – удивительно резко для того состояния, в котором он находился – и схватил Майкла за руку. Его пальцы вцепились в запястье Фассбендера так сильно, будто он тонул, а Майкл был тем самым чуваком в красных плавках и со спасательным кругом.
- Майкл, - охрипшим голосом произнес Джеймс и покачнулся, делая шаг вперед. – Ты не знаешь. Ты ничего-ничего не знаешь, - зашептал он. – Я так устал. И я так ошибаюсь.
И в следующий момент он потянулся, не отпуская его запястья, ткнулся влажными губами в щеку Фассбендера, а потом обхватил его лицо руками и начал осыпать беспорядочными поцелуями.
- Никто больше, Майкл, - пьяно шептал он, - никто больше не был таким со мной. Никто не помогал и не поддерживал. А ты, потом ты взял и уехал, и я ничего не мог решить, ни с чем не мог справиться. Я так устал, страшно устал. И сделал так много ошибок, - Майкл вдруг понял, что Джеймс плачет.
- Тише, Джейми, - осторожно сказал Фассбендер, отнимая руки Макэвоя от своих щек и чуть отстраняясь. – Все хорошо.
Ни черта не было хорошо, ему хотелось взять Макэвоя за затылок и несколько раз приложить башкой об стол, а потом поставить рядом с холодильником и бить его дверцей, пока вся дурь бы не вылетела из этой вихрастой головы.
Но Майкл понимал, что все эти действия, хоть и принесли бы лично ему облегчение, ситуацию упростить не могли.
- Все хорошо, - Макэвой плакал, прижавшись к его груди, и медленно сползал вниз, так что Фассбендеру пришлось подхватить его, а потом и вовсе взять на руки. – Тебе надо выспаться.
- Майкл, Майкл, Майкл, - бормотал Джеймс, пока они поднимались по лестнице. И когда они вошли в спальню, и Фассбендер положил его на кровать, Макэвой схватил его за руку: - Ты останешься?
Майкл ничего не ответил, но руку не отнял. Джеймс прижался к его ладони щекой, закрыл глаза и почти мгновенно уснул.
Фассбендер еще долго сидел в неудобной позе, с вывернутой рукой, которой боялся даже пошевелить, и разглядывал лицо Макэвоя в темноте комнаты.
Стоять на крыльце было холодно, Джеймс поежился и плотнее запахнул халат, обнимая себя руками. Белизна выпавшего - рождественского - снега заставляла щурить глаза, а тишина - вполне обычная для небольшого коттеджного поселка в Суррее - напряженно вслушиваться, в надежде услышать хоть один звук.
Голова сильно болела, но он почти не обращал на это внимания, пытаясь представить, где сейчас Майкл – особой надежды, что он отправился в магазин не было, но Джеймс позволил себе немного помечтать, представляя, как Фассбендер появится на подъездной дорожке с пакетами продуктов. Долго обманывать себя не получалось, он присел на корточки и зарыл пальцы в снег.
Из далекого прошлого, из времен маленькой католической школы, в которой пахло сыростью, книгами и воском свечей, Джеймс неожиданно вспомнил слова какого-то библейского пророка: «Погонится за любовником своим, но не догонит его, и будет искать его, но не найдет и скажет: пойду я и возвращусь к первому мужу моему, ибо тогда лучше было мне, нежели теперь».
В кармане халата зазвонил телефон, и это была Анн-Мари, и Джеймс больше не собирался тешить себя пустыми надеждами и прятаться за чужими спинами. Нажав на клавишу, он крепко прижал телефон к уху – как будто так его слова приобретали большее значение – и сказал:
- Я скоро буду дома.
Все было хорошо.
@темы: фанфик, майкл/джеймс, автор: .neo
-
-
23.08.2011 в 21:50-
-
24.08.2011 в 01:32